В XII веке пространства, лежащие на север от Китая и Восточного Туркестана, составляющие теперь южную полосу Сибири и Монголию, были населены разными племенами кочевников и звероловов. Большинство этих племен принадлежало к монголам, но в ту пору они сами себя еще не называли монголами. Впоследствии все они приняли это имя, монголами же называют себя и их потомки, сохранившиеся до сих пор, монголами же их, разумеется, называет и европейская наука, причем на основании разных этнографических признаков, по языку, например, признает монголов народом, родственным туркам (тюркам) и манджуро-тунгузам.
В XII веке племена, пастушеские и звероловные, которые впоследствии стали называться монголами, жили родовым строем, разбитые на отдельные роды (омуки), которые, в свою очередь, делились на кости (ясуны). Иногда отдельные родственные роды объединялись между собой и образовывали особое племя, народец (улус). Кем являлся отдельный член, отдельная семья или кость по отношению к роду, тем этот самый род являлся по отношению к племени (улус) или племенному союзу (эль).
Монгольские роды и племена делились на степные, кочевые, и лесные, звероловные. Те и другие говорили на разных наречиях одного и того же монгольского языка и отличались друг от друга главным образом условиями своего существования, степенью своей культурности. По-видимому, в XII веке, по крайней мере, у всех этих племен не было осознания единства своего происхождения, не было осознания представления о себе как о единой национальности, как и не было одного общего народного названия. Во главе родов, в особенности родов кочевых, стояли аристократические семьи, выдвигавшие отдельных предводителей, которые носили различные титулы: багатур, т.е. богатырь, сечен - мудрый, бильге - мудрый, тайдзи - принц, ноян - князь, воевода. Многие роды стали известны своим древним аристократическим происхождением; роды эти быстро разветвлялись, образуя новые роды и кости, потому что богатыри и воеводы, багатуры и нояны, не желали стеснять себя, искали себе подданных и подчиненных, с помощью которых они могли бы кочевать отдельно и независимо в привольных степях. Предводители отдельных племен и других политических организаций (улус) носили имя хана (кана) - царя - или императора (кагана). Очень часто степные, кочевые ханы и каганы получали титулы от своих культурных соседей, китайцев. Например, титул вана.
Из монгольских племен и родов в XII веке выделялось племя Татар, которое кочевало около озера Буир-нур. Другое большое племя, Кереит, жило между горами Хангой и Кентей, а на отрогах Алтая обитали найманы. Так как племя Татар было многочисленно и в XII веке приобрело большое значение, то представители многих родов и даже племен монгольских при сношениях с чужеземцами называли себя известным и славным именем Татар, не употребляя свое собственное родовое или племенное название, знакомое только в ограниченных пределах. С подобным явлением, т.е. с принятием наименования могущественного родственного соседа маленьким племенем, которое могло даже находиться с ним во враждебных отношениях, этнографы часто встречаются в разных местах земного шара, например, на Кавказе, на Алтае, в современной Монголии. Благодаря этому-то обстоятельству имя татар было разнесено по всему миру, и сами монголы стали известны вначале в Азии, а потом и в Европе под именем татар; впоследствии название это было отнесено европейцами к народам, которые были покорены монголами и, в качестве подчиненных монголам, участвовали в их завоевательных походах; таким образом, у нас некоторые турецкие (тюркские) племена до сих пор именуются татарами, тогда как с «настоящими» татарами они не имеют ничего общего.
В XII веке между татарами и кереитами по рекам Онону и Керулену обитало много кочевых и звероловных племен и родов, среди которых в ту пору возвысился род Монгол настолько, что предводитель их Кабул принял титул кагана и совершил отдаленные походы и набеги на Китай, где властвовала тогда инородческая - джурдженская династия, известная под китайским названием Цзинь, т.е. Золотая. По-видимому, этот аристократический род Кабулхана носил имя Борджигин и принял название монгол после того, как подчинил себе и объединил несколько соседних родов и племен, образовав таким образом единое политическое целое, один народ - улус; этому-то улусу и было дано имя монгол в память славного имени какого-то древнего и могучего народа или рода, о котором знали из старинных сказаний.
В половине XII века могущество улуса Монгол было сокрушено татарами, которых Цзиньцы искусно использовали в своих целях, чтобы поскорее избавиться от беспокойных наездов начинавшего расти кочевого народа.
Около 1155 года на берегу реки Онона, в урочище Делиун-болдак, в семье Есугей-багатура родился мальчик; в правой руке новорожденное дитя держало кусок запекшейся крови, ребенок этот впоследствии и стал известен под именем Чингисхана. Есугей-багатур принадлежал к роду Борджигин, кости Кият, он был сыном Бардан-багатура, второго сына Кабулхана. Восточные источники сообщают нам разноречивые сведения об Есугее. По одним известиям, он был простым десятником, по другим, - стоял во главе почти всех «монгольских племен». Есугей был не только знатного рода, но и удалец, и недаром носил прозвище богатыря; благодаря этому качеству он, конечно, и приобрел влияние в степи.
Ему удалось отбить при помощи своих братьев у одного человека из племени Меркит, которое обитало в местности на север от кереитов, невесту, которую тот вез к себе домой из племени Олкунут; звали ее Оелун. Есугей сделал ее своей главной женой, впоследствии ее стали величать Оелун-еке, т.е. матушка Оелун, или Оелун-фуджин - царица Оелун.
Как раз когда у нее родился старший сын, муж ее, Есугей-багатур, вернулся из похода на татар, с которыми ему часто приходилось биться. На этот раз набег монголов увенчался успехом, и Есугей вернулся домой, захватив двух татарских пленников, старшего из которых звали Темучином. По старому татаро-монгольскому обычаю нарекать имена по наиболее бросающемуся в глаза явлению при рождении, сыну Есугей дал имя Темучин. Потом у Есугея-багатура и Оелун родилось еще три сына: Джучи-Касар, Качиун-эльчи и Темуге-отчигин и одна дочь, Темулун. У Есугея была еще одна жена, от которой он имел двух сыновей: Бектера и Бельгутея.
Когда Темучину исполнилось девять лет, отец решил подыскать ему невесту. В ту пору все монгольские племена жили родовым строем, требовавшим экзогамии, то есть чтобы члены одного рода женились на девушках или женщинах не своего, а другого рода, который бы не находился с ним в близком родстве. Благодаря постоянным смутам, войнам и набегам, которые происходили в монгольских степях, невест часто отбивали, умыкали при всяком удобном случае, как сделал это, например, сам Есугей-багатур, или же роды заключали между собой договоры о взаимном обмене невестами. Есугей-багатур, задумав подыскать для своего старшего сына невесту, отправился с ним к родственникам своей жены, то есть к племени Олкунут, которые, по-видимому, ничего не имели против того, чтобы одна из их девушек досталась не меркитам, а одному из представителей монголов-борджигинов.
На пути Есугей-багатур встретил Дай-сечена, принадлежащего к племени Хунгират, ветвью которого были и олкунуты. Узнав, зачем едет Есугей-багатур, Дай-сечен, который обратил внимание на наружность молодого Темучина, предложил багатуру, рода Кият-Борджигин, заехать к нему и посмотреть, не годится ли в жены сыну его дочь, красавица Борте. Есугей согласился и отправился с Темучином к стойбищу Дай-сечена. Борте, которой было тогда десять лет, произвела такое хорошее впечатление на Есугей-багатура, что он на другой же день стал просить отдать ее в жены Темучину. Получив согласие, Есугей-багатур поднес в качестве свадебного подарка лошадь Дай-сечену и оставил у него Темучина жить, как будущего зятя.
Впрочем, Темучин оставался в доме Дай-сечена очень недолгое время. Произошло это вот почему. Возвращаясь к себе, отец его, Есугей-багатур, встретил на пути татар, собравшихся на пиршество. Захотелось ли ему подкрепить свои силы или выполнить монгольский обычай, требующий чтобы каждый, случайно встретившийся, принимал участие в пирушке, но только Есугей-багатур остановился у тех татар. Татары узнали его и, злобствуя на него за его прежние наезды на их сородичей, и в особенности на пленение двух их представителей, подмешали яду в угощение, которым попотчевали Есугей-багатура. Продолжая далее свой путь, Есугей почувствовал себя плохо, а вернувшись домой, понял, что его отравили татары. Есугей-багатур призвал тогда своего приближенного рассказал ему о том, что с ним сделали татары, и, предчувствуя свою близкую кончину, поручил ему как можно скорее привезти от хунгиратского Дай-сечена его старшего сына Темучина. Вскоре после этого Есугей-багатур скончался - около 1165 года.
Для Темучина и его ближайших родственников начинаются тяжелые годы невзгод, лишений и бедствий. Несколько раз судьба приводила Темучина на край гибели, но всякий раз обстоятельства неожиданно складывались так, что ему удавалось выйти благополучно из беды. Все это должно было оставить глубокий след в душе мальчика, потом юноши. Нельзя при этом не обратить внимания на то, что даже в самой ранней юности Темучин проявил в трудных обстоятельствах гораздо больше выдержки, сметливости и осторожности, чем храбрости, не говоря уже о безумной отваге. Так, с ранних лет обнаруживается у него качество, которое, по-видимому, делается его отличительной чертой, - выдержка.
Вскоре Оелун с детьми оказалась покинутой всеми. С вдовой Есугея остались только вторая жена Есугея-багатура со своим потомством да несколько женщин-прислужниц.
Покинутая семья уже не могла вести скотоводческое хозяйство, да и скота у нее осталось слишком мало. Но Оелун не впала в отчаяние, она продолжала воспитывать своих сыновей, прививая им воззрения степной аристократии, внушая им, что они по праву принадлежат к этому классу, и потому должны прилагать все свое старание, чтобы подняться и выйти из создавшегося тяжелого положения. По-видимому, именно от своей матери Темучин слышал старые предания и сказания о своем роде, о мудрой праматери Алун-гоа и легендарном прадеде Бодунчаре, родоначальнике поколения Борджигин. Оелун-еке была мудрой женщиной и хорошо знала древние предания.
Детям Есугей-багатура приходилось уже не пасти табуны коней, не распоряжаться пастухами овец, а заниматься мелкой охотой и рыбной ловлей; не брезговали они также и диким луком, чесноком и другими растениями. С точки зрения степняка-скотовода, такое существование было самым жалким.
Между тем Темучин и его братья сделались уже юношами. Темучин отличался высоким ростом, блестящими глазами и даровитостью, хотя уступал по силе своим братьям Касару и Бектеру. Уже тогда, в ранние годы его юности, проявилась у него та черта характера, которая потом развилась вполне, - властность. Не терпел он также, чтобы лишали его чего-нибудь, что он считал принадлежавшим ему по праву. Вот эти-то стороны его натуры и толкнули его на братоубийство.
С некоторых пор Темучин и Касар стали замечать, что их сводные братья Бектер и Бельгутей начали отбирать у них охотничью добычу. Они пожаловались было своей матери, но Оелун-еке наставляла их не заводить ссор между братьями: «У нас, кроме собственной тени, нет друзей; кроме конского хвоста, нет плети». Тогда Темучин и Касар пошли и, подкравшись к Бектеру спереди и сзади, застрелили его. Этот бесчеловечный поступок вызвал сильный гнев Оелун-еке, но сам Темучин, по-видимому, не очень беспокоился о случившемся; так же легко к убийству отнеслись и другие, например, мать и брат Бектера. В то время, постоянных родовых междоусобиц и наездов, люди привыкли не смотреть на убийцу, как на преступника.
Однажды какие-то воры угнали восемь коней, принадлежащих семье Темучина. Он бросился догонять разбойников на единственной оставшейся лошади, которая сохранилась только потому, что Белгутей ездил на ней на охоту за сурками. Дорогой Темучин повстречал одного бойкого молодого человека, который с необычайной готовностью оказал ему помощь. Этот бойкий парень был Богурчи, сын Нагу-баяна, рода Арулат. На возвратном пути Темучин заезжал в стойбище Нагу-баяна, который сказал юношам: «Вы оба, молодые люди, будьте всегда друзьями и впредь никогда друг друга не покидайте». И они действительно исполнили завет старика. Привязавшись сразу друг к другу и оценив взаимно друг друга, они стали близкими друзьями на всю жизнь. Богурчи впоследствии сделался одним из первых полководцев и вернейших сподвижников Чингисхана, который всегда относился к нему с полным доверием, уважением и любовью.
Поездка эта вообще, по-видимому, ободрила Темучина, он почувствовал себя мужем, почувствовал, что может защитить себя и свое добро и что он не совсем одинок. Тогда он решил съездить за своей невестой, сосватанной ему еще в детстве. Он отправился к Дай-сечену в сопровождении своего брата Бельгутея. Дай-сечен не только не отказался от слова, но очень обрадовался Темучину и выдал за него свою дочь Борте. Борте привезла с собой одеяние из черных соболей; состояние Темучина было тогда настолько ничтожно, что появление в его доме этой шубы показалось ему известным событием, которым он и захотел воспользоваться с особой целью.
В ту пору значение рода Монгол пало окончательно. Но татары теперь, в свою очередь, казались опасными для цзиньцев, и те, следуя исконным принципам китайской политики в отношении северных кочевников, спешили вооружить против татар новые кочевые силы в степи. Самым могущественным кочевым народом тогда оказались кереиты, во главе которых стоял Тогрулхан, и цзиньцы принимали теперь все меры для того, чтобы довести его до столкновения с татарами. Владетель кереитов, Тогрулхан, получил впоследствии от цзиньцев титул вана-царя и потому стал чаще всего именоваться Ванханом. Кереиты были народом кочевым, говорили на монгольском наречии, но в культурном отношении стояли несколько выше монгольских племен вроде татар, тайчиутов и других. Среди них было довольно распространено христианство несторианского толка, имели они сношения и с культурным народом тангутами, которые в ту пору владели северо-западными окраинами Китая, и с разными народами, населявшими Туркестан и Семиречье. Ванхан, совершенно незаслуженно, сделался знаменитой личностью, в особенности в Европе, куда проникли и нашли горячий отклик легендарные сказания о царе-священнике Иоанне, который будто бы блистательно правит христианским народом где-то на отдаленном Востоке: титул «Ванхан» дал повод отождествить легендарного попа Иоанна с кереитским ханом. На самом же деле, Тогрулхан кереитский был незначительной личностью: жестокий и коварный, он, несмотря на то, что был очень энергичен, не обладал ни в малейшей степени качествами, необходимыми для того, чтобы успешно стоять во главе кочевого государства. Несколько раз поэтому он попадал в тяжелое положение, из которого ему помогал выходить, между прочим, и Есугей-багатур.
Ванхан и Есугей-багатур считали друг друга друзьями - названными братьями (анда). Теперь Темучин решился напомнить Ванхану о себе, чтобы при его содействии, или покровительстве, приобрести лучшее положение.
С собольей шубой поехали к Ванхану, который стоял тогда на берегу реки Тола, Темучин, Касар и Бельгутей. Ванхан радушно принял детей своего анды, был доволен подарком и обещал Темучину помочь собрать отделившихся от него родичей и других вассалов.
Немного времени спустя Темучину пришлось пережить большую передрягу и познакомиться еще раз с обратной стороной жизни степного владельца. В истории этой Темучин проявил себя осторожным до малодушия; но в конце концов Темучин, который умел терпеть и ждать, оказался в выигрыше.
Люди трех родов Меркит однажды сделали неожиданный наезд на стойбище Темучина, чтобы отмстить за похищение Есугеем у их сородича невесты; во главе меркитов стоял Токтоа из рода Удуит-Меркит. Темучин ускакал на гору Баркан-Калдун, даже не обратив внимания на то, что жена его, Борте, осталась без коня. Она была захвачена меркитами, как и мать Бельгутея.
Темучин, просидев некоторое время в скрытом месте, послал своих людей посмотреть, что делается. Когда стало известно, что меркиты уже далеко, он сошел с горы, ударил себя в грудь и воскликнул, обращаясь к небу: «Гора Буркан защитила мою бедную жизнь; отселе впредь буду всегда приносить ей жертву». Затем Темучин распустил пояс, повесил его себе на шею, снял шапку, повесил ее на руку и, ударяя себя в грудь, девять раз преклонил колена и сделал возлияние вином из кумыса. Так монголы чествовали в ту пору свои святыни, выражая сниманием пояса и шапки свое полное подчинение высшей воле, потому что пояс и шапка, надетые как следует, были у монголов как бы показателями личной свободы их владельца.
Отдав дань религиозному настроению, Темучин энергично принялся за восстановление своих прав. Он повел свое дело так искусно, что не только Ванхан, но и Джамуга-сечен согласились оказать ему помощь и выступили против меркитов, похитителей Борте. Джамуга был человеком очень способным и энергичным; в ту пору вокруг него собралось довольно много вассалов разных поколений и простого народа, следовали за ним, между прочим, и люди, которые должны были принадлежать Темучину потому что были собраны Есугей-багатуром. Джамуга встречался с Темучином в детстве; играя вместе тогда на льду реки Онона, они обменялись подарками и стали названными братьями (анда). Темучину не пришлось особенно уговаривать собственного анду - Джамуга-сечена: у обоих были старые счеты с меркитами.
Поход Ванхана и Джамуги увенчался крупным успехом. Жена Темучина, Борте, была освобождена, меркиты со своим предводителем Токтоа бежали, оставив в руках победителей добычу. Темучин, как только нашел свою жену, сейчас же принял меры к тому, чтобы остановить преследование меркитов; очевидно, он имел основание не желать их полного разгрома со стороны Ванхана и Джамуги. Для Темучина поход этот был особенно удачен еще и потому, что ему, по-видимому, удалось получить от Джамуги принадлежавших ему по праву людей, а главное, Темучин показал себя, завязал благодаря этому наезду связи с представителями различных родов. О нем заговорили.
По возвращении из похода на меркитов Темучин и Джамуга стали станом вместе в урочище Коргунак-джубур на реке Ононе. Здесь они обменялись подарками, захваченными у меркитов, закрепив этим свою старую дружбу. Под густым деревом устроили они пир, а ночью спали под одним одеялом.
Полтора года Темучин и Джамуга-сечен прожили вместе. Этого времени было вполне достаточно для Темучина, чтобы понять, что ему нельзя идти по одному пути с Джамугой. Он все больше и больше начал склоняться в ту сторону, куда влекла его собственная властная натура. Темучин стал теперь задумываться о том, что ему суждено и определено Небом стать преемником монгольских каганов, восстановить величие рода Монгол. Вместе с тем Темучин стал понимать, что достигнуть этой желанной цели он сможет только тогда, когда будет иметь надлежащих сторонников, которые могли бы явиться его силой. Вспоминая свое жалкое состояние в дни ранней юности, Темучин теперь стремился к привольной жизни кочевого аристократа. А у Джамуга-сечена он видел другие стремления; тот заботился и беспокоился о судьбе тех, кто составлял низший слой тогдашнего монгольского общества. У Темучина определялись аристократические стремления, у Джамуги - демократические. Неудивительно поэтому, что между ними вскоре произошел разрыв.
Оставление Темучином Джамуги послужило как бы сигналом к тому, чтобы от того сразу же отделилась масса аристократических семей, которые теперь стали собираться вокруг Темучина. К нему стали приходить и отдельные аристократы разных родов, прикочевали к нему и целые семьи, даже целые роды, «всем становищем». Одних Темучин привлекал своей личностью, своими дарованиями, выдержкой; он казался им идеалом степного богатыря, самым подходящим человеком для того, чтобы стать во главе аристократических родов и повести их к победам, которые доставят им тучные пастбища, скот и ловких табунщиков. Некоторые не сомневались в том, что Темучин предопределен стать владыкой самим Небом. Корчи из рода Баарин, явившись к Темучину, заявил ему: «Небо присудило господином царства быть Темучину... Вот что дух открыл мне и представил очам моим; а я открываю это тебе, Темучин». Другие же останавливались на Темучине потому, что он казался им наименее опасным для них самих; они надеялись, что Темучин будет послушным орудием в их руках, потому что среди них были лица более знатного происхождения, чем сын Есугей-багатура.
После того, как Kучар, Алтан и другие представители монгольской высшей знати отказались от избрания на ханство, все окончательно остановились на Темучине. Алтан, Кучар и Сача-беки (правнук Кабулхана по старшей линии), посоветовавшись целым обществом, объявили Темучину: «Мы хотим провозгласить тебя каганом. Когда ты будешь каганом, то в битвах с многочисленными врагами, мы будем передовыми, и если полоним прекрасных девиц и жен, то будем отдавать их тебе. В облавах на зверей мы будем выступать прежде других, и пойманных зверей будем отдавать тебе. Если мы в ратных боях преступим твои приказы или в спокойное время повредим делам твоим, то ты отними у нас жен и имущество и покинь нас в безлюдных пустынях».
«Так поклявшись, они провозгласили Темучина каганом и нарекли его Чингисом».
В таких словах монгольская степная аристократия определяла свое отношение к своему предводителю - кагану и давала присягу, выставляя вместе с тем и свои требования. Кочевой хан должен вести своих сподвижников к победам, которые доставляли бы им все блага жизни, с точки зрения степняков: прекрасных пленниц, добрых коней да удобные места для охоты; сподвижники-аристократы пользуются всем этим, а хану своему уделяют лучшую часть.
Очень трудно объяснить значение слова «Чингис», сделавшегося титулом Темучина, под которым он стал известен всему миру. Можно догадываться только, что титул этот Темучин получил по имени одного светлого духа, которому поклонялись тогдашние монголы-шаманисты. Предположение это имеет под собой и то основание, что многие смотрели на Темучина как на предопределенного Небом, да и сам Темучин, по-видимому, много думал об этом вмешательстве «Вечного Неба» в его судьбу.
Первым делом вновь избранного хана было устройство и организация его ставки. Темучин по своему собственному опыту знал, как легко в среде кочевников, в степях и горах устраивать неожиданные наезды и набеги; он хорошо понимал, что должен прежде всего озаботиться, чтобы у него было безопасное пристанище, известный, хотя бы кочевой, центр, который мог бы стать связующим местом, крепостью для его нарождающейся кочевой державы. Чингис поэтому установил небольшую стражу из стрелков и мечников, которая должна была всегда находиться при его ставке. Пожелал Чингис еще иметь постоянно при себе людей, которых он мог бы рассылать, «как стрелы», по своему желанию или по мере надобности.